- Его приглашают как человека, по-доброму, а он ломается, как говно через палочку! В следующий раз вот и задумаешься: может лучше к чужим людям за помощью обращаться! Никакого уважения к отцу!
- Да, я ж не отказал! Ты ж мне еще и слова не дал сказать!… - Иваныч пытался перевести разговор в нормальное русло диалога, но на том конце провода в трубку уже явно выливался кипяток.
- Ты б еще родному отцу отказал! Я че, не знаю, чего ты там сейчас думаешь?! Да я тебя насквозь вижу! Так едешь иль мне кого-то чужого просить пособить?!
- Поеду, поеду! Не кипятись! - Иваныч досадливо перебил отца, - ты толком скажи: чего и во сколько?
- В пятницу после работы придешь - все и обгутарим! Тебя не заманишь, так ты и родительский дом забудешь где стоит!…

В трубке запикал отбой…
Александр Иванович еще немного постоял соображая и приходя в себя после разговора… Затем присел на стул и положил исходящую глухими гудками трубку на аппарат…
Та-ак!… И отказаться нельзя, и суббота, считай, испорчена!… А он планировал в эти выходные подлатать изгородь на участке, поленицу дров переложить к зиме… Придется вечерами - после работы…
Ничего хорошего от предстоящей поездки Иваныч не ожидал. И Петруха - младший брат Александра Ивановича, распрекрасно зная ставший с годами сварливым характер отца, сделал, судя по всему, ловкий финт! Прознав раньше Сашки, то бишь его - Александра Ивановича, про намерения бати, он впарил отцу, что у него де намечена супер-важная поездка! А сам, скорее всего, смотается куда-нибудь поблизости от поселка с таким расчетом, что б к полуночи уже быть дома. Вернется, а назавтра, когда Отец и Сашкой уедут из поселка спозоранку, спокойно займется своими делами.
Э-эх!…
Своим пройдошистым характером Петруха очень напоминал отца, вечно подставляя старшего брата под "отеческую любовь" родителя…

В пятницу, не заходя домой, Иваныч заглянул в отчий дом.
- А-а… Сашка! Давай, гоноши на завтра! - завидев его в створе калитки, отец доже не поздоровался.
- Да погоди, ты, старый, успеется! - стоявшая на крыльце дома мама Александра, еще крепкая пожилая женщина, вытирала руки о передник, по-видимому, только-только оторвавшись от грядок, которые она лелеяла и холила с любовью и заботой к земле, присущей, наверное, только женщинам.
- Сашок, ты поужинал?
Да, не, мам, не хочу… Чего-то натолкался за день… Если попозже только. - Иваныч не ответил категоричным отказом, понимая заботу матери и старясь этим полуотказом - полусогласием показать, что он признателен ей за заботу.
- А то поешь: целый день ведь на ногах! Успеется вам собраться. Ему чего - старому торопыге…
И, уже обращаясь к отцу, прикрикнула:
- А ты то чего не собирался?! Целый день, ведь, дома сидел! Почто Сашу надо было ждать: без него не знаешь - где что лежит?!

И опять обращаясь к Саше, сказала тихонько: - все чего-то брюзжит, ворчит… Уставать я от него стала…
- Да, ладно-о!… - то ли успокаивая ее, то ли сам себе не давая взвинтится, Иваныч внутренне встряхнул себя, отгоняя прочь накопившуюся за день усталость и пободревшим шагом двинулся вглубь подворья "гоношить", как сказал отец, снасти и прочее шмутье для предстоящей на завтра поездки…

Уже стало смеркаться, когда сборы были закончены, которые Иваныч производил под непрестанное скрежетание отцовского голоса, который ежеминутно выражал свое недовольство буквально всем на свете…
Он недолго постоял посреди подворья и направился к выходу из него, когда в догонку донеслось:
- Ты, смотри, не проспи!… А то мне ишо будить тебя придется…
- Не просплю! - Иваныч чуть не трусцой постарался побыстрее выскользнуть за калитку.
И то! Он за вечер больше устал, чем за всю неделю.
Мало того, что отец постоянно был чем-то недоволен, мама как будто сознательно, в противовес ему, выражала постоянную заботу: "Сашок, возьми теплый свитер!", "Сашок, не забудь про запасные носки", "Сашок, вот, положи ватрушек, захочется кушать - быстренько перекусишь". И обижаться на нее за эту заботу было нельзя, и чрезмерная опека, как будто он и в самом деле был каким-то недотепой, раздражала. Как он не пытался их и прежде убедить, что он уже пожилой мужик, с достаточным жизненным опытом, что в жизни он добился гораздо больших успехов и более авторитетного положения в обществе, чем они в свои годы, - все это не имело никакого воздействия ни на отца, ни на мать. Они упрямо продолжали выталкивать вперед избитый штамп, прикрываясь им как щитом против его доводов, что для них он был, есть и будет оставаться дитем… Что они подразумевали под словом "дите", Иваныч, анализируя их отношение к себе, ни как не мог взять в толк: то ли это "недотепа", то ли "полудурок", то ли еще какой не совсем приспособленный к жизни образчик человека в из глазах…

Встав пораньше, Иваныч быстро сложил провиант и довольно плотно перекусил, понимая, что день предстоит довольно напряженный и когда в следующий раз представится возможность подкрепиться, сказать трудно - может быть и до самого вечера времени не выпасть… Впрочем, такой рваный ритм был привычен как для него, так и для отца, с малых лет пропадавшего в тайге, на глухих речушках, неделями месившего ичигами мокрый снег от темна и до темна в горячую таежную пору чернотропа, когда все таежные следопыты уходя из зимовий, заимок, палаток на целый день с лайкой на промысел в тайгу, бросали в заплечную поняшку кусок хлеба, горсть чая, спички и котелок…
С этим иногда и ночевать приходилось среди черной мрачной тайги, выбрав для ночлега место близ сухой смолистой колоды или пня, и коротая долгую, долгую ночь в коротких дремах, периодически вскакивая и с хрупом притопывая по подмерзшему снегу разгоняя в жилах стынущую кровь…

Выбрать другой рассказ